Серафима должна покаяться перед своей приятельницей Ксенией Казанцевой, которая в изоляторе ждёт психиатрической экспертизы. Осознать ту простую истину, что за свои искренние и нежные чувства к Полине Шугалей Антон Кобылянский не обязан был расплачиваться жизнью. Необходимо заставить Кормилицу не только признаться в содеянном, но и пожалеть о том, что так случилось. Иначе, выйдя из тюрьмы, она примется за старое.

Сейчас ей тридцать восемь, дадут лет десять. Могут скостить срок как матери маленького ребёнка, освободить условно-досрочно. Но даже если она отмотает срок полностью, ей будет всего сорок восемь, и Кормилица сможет натворить новых бед. Надо сделать так, чтобы Серафима Ивановна, отбывая в колонии положенные по закону годы, думала не о мести, а об искуплении.

Даже заражённые СПИДом проститутки имели право дожить спокойно свой век, а не быть уничтоженными походя. Все эти люди, живые и мёртвые, взывали к справедливости. И он, Артур Тураев, просто обязан был их услышать. К тому времени, когда истечёт десятидневный срок с момента задержания Гаджиева и компании, Серафима Кобылянская должна дать собственные показания, тем самым замкнув круг. Ни один из причастных к спланированным в уютном кафе преступлениям не должен уйти от ответственности перед законом и перед собственной совестью. Кобылянская просто обязана осудить сама себя.

Ни о Владимире Скалкине, ни о Петре Павловиче Шугалее, ни об Александре Голланде и прочих, кто так или иначе содействовал несанкционированному расследованию, Артур не хотел говорить своему официальному руководителю. Все имена должны быть произнесены именно Серафимой Кобылянской, и главная задача на сегодняшний или ближайшие дни — добиться этого.

Артур ещё раз заварил чай, принёс на кухню мобильник и набрал номер полковника. Он ждал соединения и смотрел, как по запотевшим стёклам ползут струйки воды. Пахло мятой и ещё какой-то душистой травой. Казалось, что всё происходит в деревенской избе, где рядом, в сарае, шуршит сухое сено. В такой же, как та, у границы с Ярославской областью, где сейчас, скорее всего, находится Кормилица.

— Александр Георгиевич, здравия желаю!

Тураев услышал в трубке глухой голос шефа и обрадовался, что застал его с первого звонка.

— Приветствую, Артур Русланович!

Полковник теперь вроде даже побаивался Тураева, считая его личность непредсказуемой и опасной. Он не знал, что в следующий момент выкинет слишком инициативный и энергичный сотрудник, но с некоторых пор уже не имел права его сдерживать.

— Я хотел бы прямо сейчас съездить в область к отцу Кобылянской, Ивану Шлыкову. У меня есть подозрения, что она скрывается именно там.

— Один поедешь? — изумился полковник. — По-моему, это очень опасно. Кто знает, все ли их «пацаны» взяты под стражу?

— Может, и не все, — согласился Тураев. — Но вдруг её там нет, а к старику ввалится группа захвата? Мы попадём в дурацкое положение. Нужно сперва проверить, прав ли я.

— Что ж, езжай, майор. Только поосторожней там, мало ли чего от Кормилицы можно ожидать… На своей машине будешь?

— Да, на джипе. С оружием, так что не беспокойтесь. Я сделаю всё для того, чтобы избежать неприятностей. Вы меня знаете.

— Да, я тебя слишком хорошо знаю! Где конкретно находится деревня?

— За Сергиевым Посадом, в районе восьмидесятого километра. На всякий случай оставлю вам координаты и прихвачу рацию. Поскольку я там не был, точно описать маршрут не могу, но в любом случае постараюсь сориентировать вас правильно. Признаюсь, мне очень хочется поехать к Кобылянской с ребятами, но всё-таки лучше будет, если она увидит меня одного. И в тот момент, когда меньше всего ожидает этого. Разумеется, я умолчу о том, что совсем один…

Тураев долго сдерживался, но всё же раскашлялся, отвернувшись от трубки.

— Ты что, заболел? — догадался полковник. — Тогда вряд ли стоит тащиться по морозу к чёрту на кулички. Лучше вызвать врача и лежать в постели. Говорят, что в Западной Европе ходит страшный грипп. Провоцирует тяжёлые осложнения, если не соблюдать режим. Давай-ка отбой, нечего надрываться и брать на себя чужие обязанности! Формально на тебе этого дела никогда и не было. Скажи «следаку», что знаешь, и ступай отлёживаться. Ты мне здоровый после праздников нужен.

— К «следаку» я заверну, но только после того, как вернусь из области. Навещу и его, и вас, не заезжая домой. Очень бы хотелось привезти к нему и Кобылянскую, но сомневаюсь, что у меня с первого раза это получится…

* * *

— Симка с детишками уехала в Ярославскую область, в Никольский монастырь, — охотно объяснил круглолицый румяный старик с седым пухом на голове.

Иван Илларионович Шлыков вышел на крыльцо своего крепкого пятистенка в накинутом на плечи ослепительно-белом длинном полушубке. Заприметив у калитки пунцовый джип, он ничуть не удивился, приняв Артура за кого-то из людей Гаджиева.

— Она частенько туда деньги посылала, на церковные праздники гостила у монахинь. Катюшку, внучку мою, хотела на время оставить там. Думала, что сёстры воздействуют на девчонку, образумят её. Катюшка из-за своего парня с сектой связалась. Но из этой затеи ничего не получилось, и внучка в итоге сгинула. Да вы заезжайте, мил человек!

Шлыков быстро спустился, почти сбежал с высокого крыльца. Приминая искристый снег подшитыми валенками, пошёл открывать воротца.

— Она по крайне мере к вечеру-то должна вернуться. Сима и Машутка там поработать хотели, сёстрам подсобить. Ну и помолиться, конечно, нужно, душой очиститься. У Симки неприятности какие-то в городе, она неделю назад сама не своя с детьми примчалась. Сказала, что в глуши отсидеться хочет, ребятишек уберечь от разных напастей. За эти дни пришла в себя — в баньке попарилась, воздухом вдоволь надышалась. Видите, как у нас здесь хорошо?

Под нежно-голубым, высоким даже в конце декабря небом, горбились заснеженные крыши изб, и над трубами вертикально вверх поднимались дымки. За воротами хлева замычала корова, проблеяли две овцы. За полем темнел лес, насквозь пронизанный солнцем.

— Очень чисто у вас здесь, стерильно. И тихо. — Артур говорил искренне, жадно вдыхая морозный воздух. — Никогда в жизни не видел такой белизны.

— Вот я и говорю, что другим человеком становишься вдали от мирской суеты.

Довольный Иван Илларионович махал лопатой, разбрасывая в стороны снег, чтобы удобнее было открыть калитку.

— Заезжайте, поставим машину в гараж. Моя «Нива» там — вдвоём им веселее будет.

Шлыков, навесив замок на воротца, помог загнать джип в небольшой, но с любовью оборудованный гараж. Махнул рукой, приглашая следовать в дом, ничего не опасаясь и даже радуясь. Видимо, старик привык к визитам молодых людей на иномарках, и потому даже не насторожился, не спросил, по какому делу пожаловал Тураев. Возможно, Серафима не предупредила отца о том, что её может разыскивать милиция, или Шлыков представлял себе стражей порядка как-то иначе.